Досточтимая Тубтен Чодрон. «Четыре безмерных»
Отредактированная расшифровка лекции
Итак, давайте начнем с краткой безмолвной медитации, а затем перейдем к обсуждению четырех безмерных и тому подобного. Итак, при желании вы можете выполнить очень краткую практику Ченрези; вы просто вспоминаете о своей мотивации, думаете о Ченрези, представляете, что к вам нисходят свет и нектар, и начитываете мантру; для этого вам нет нужды выполнять длинные, подробные этапы. Если же всплыл какой-то конкретный момент, вы над ним размышляете, обдумываете его – и особенно размышляете над тем, как использовать различные аспекты, чтобы себя преобразовать.
Итак, мы уделим этому около десяти-пятнадцати минут.
Как в палийской, так и в санскритской традициях буддзма присутствуют четыре безмерных; это строфы, присутствующие в нашей садхане – садхана означает «текст практики» – на странице 2, «Четыре безмерных».
В палийской традиции их часто называют «четырьмя безграничными», «четырьмя брахма-вихарами» или «четырьмя божественными обителями», потому что это состояния медитативного сосредоточения на любви, сострадании, радости и равностности. Мы находим их в четырех безмерных, и с этими же качествами мы встречаемся, когда обсуждаем метод развития бодхичитты, хотя в нем они могут содержаться в другом порядке; и даже в четырех безмерных они могут располагаться в разных последовательностях. В данном случае мы начинаем с любви, сострадания и радости, а равностность идет в конце, в то время как в краткой версии четырех безмерных мы начинаем с равностности, а затем переходим к любви, состраданию и радости.
Когда мы выполняем технику зарождения бодхичитты, альтруистического намерения, мы начинаем с равностности, а затем переходим к любви и состраданию, а радость просто подразумевается; так что довольно интересно размышлять над этими качествами и тем, как они соотносятся друг с другом в различных ситуациях; почему они помещаются в том или ином порядке относительно друг друга.
Итак, есть разные способы медитировать на четырех безмерных. Один из этих способов – медитировать на них с точки зрения улучшения наших взаимоотношений с другими. В этом случае порядок таков: любовь, сострадание, радость и равностность. Суть в том, что мы пытаемся зародить любовь, или дружелюбие; в данном случае любовь может подразумевать «любящую доброту»: общее восприимчивое отношение к другим, дружелюбное, доброе отношение к другим. Мы делаем его своей основополагающей эмоцией относительно живых существ.
[Участница: На самом деле в этой садхане первой идет равностность]
Верно; а в краткой все наоборот, простите. В этой практике равностность идет первой, а в краткой версии она размещена в конце. Тем не менее, когда мы медитируем на четырех безмерных, чтобы улучшить свои отношения с другими людьми, любящая доброта, дружелюбие, становится тем настроем, с которым в первую очередь взаимодействуем с людьми; мы пытаемся добиться того, чтобы дружелюбный, открытый, добрый настрой был нашей базовой реакцией на других или общим способом взаимодействия с другими.
Далее, когда другие страдают и в силу страданий совершают, возможно, что-то, что нам вредит – или, например, не вредят нам, а просто в силу человеческих условий страдают физически, страдают умственнно – мы стремимся в качестве реакции взращивать сострадание; сострадание означает желание, чтобы другие освободились от этих страданий и несчастий. Далее, когда те же самые живые существа добиваются в жизни чего-то хооршо, вместо того чтобы завидовать им или ревновать, мы сорадуемся – и это третья из четырех безмерных: радость. Итак, это радость по поводу успеха других, радость по поводу их благих качеств, радость по поводу их добродетели. Затем, когда другие совершают что-то вредоносное, мы пытаемся им помочь; однако если они не очень восприимчивы к нашей помощи, то мы зарождаем равностность, просто осознавая, что неспособны контролировать ситуацию: люди поступают в силу кармических сил и умственных привычек, которые мы контролировать не в силах, и вместо того, чтобы сердиться на них или осуждать их, мы поддерживаем равностность.
Итак, видите, как эти четыре – четыре способа относиться к другим – вписываются в контекст нашего отношения к другим людям. Иногда при рассказе об этих четырех в качестве примера приводится отношения родителя к ребенку. Так, когда ребенок рождается и просто живет своей жизнью, вы относитесь к ребенку с любовью: желаете, чтобы он был счастлив. Когда ребенок страдает, вы относитесь к нему с состраданием, желая, чтобы он освободился от страданий. Когда он успешен в своих начинаниях и достигает чего-то хорошего, когда он упешно взрослеет и создает причины для собственного счастья, вы разделяете с ним это счастье, радуясь или сорадуясь; а когда дети независимы и живут сами по себе, когда они не нуждаются в вас столь сильно и гнездышко пустеет, у вас появляется равностность, потому что вам не нужно так много помогать им при решении их проблем. Часто приводится такая аналогия с отношением к детям.
Когда речь заходит о порождении этих качеств, когда мы говорим о сосредоточении или шаматхе, безмятежности, любое из четырех состояний может быть способом порождения состояний ума, на которых мы и развиваем безмятежность. Развивая безмятежность, мы начинаем с медитации на любви; продолжаем, медитируя на сострадании; затем переходим к радости, и, наконец, к равностности. Это примечательно, потому что во многих случаях равностность – в палийском каноне это объясняется так – подразумевает понимание кармы; иными словами, вы понимаете, что переживаемое людьми является следствием совершенных ими самими в прошлом действий. Вместо того, чтобы сердиться на людей за то, как они себя ведут, или за то, через что они проходят, вместо того, чтобы быть по отношению к ним предвзятыми или – в силу их поведения или того, что они переживают – испытывать к ним привязанность, вы развиваете равностность, понимая, что люди переживают следствия тех причин, которые сами же и создали.
Мне кажется, что такое объяснение равностности может бтыь для нас очень полезным. Большинство из нас как-то понимают любовь, сострадание и радость, но когда мы думаем о равностности, то думаем о холодности и равнодушии, а смысл равностности не таков. Это один элемент. Другой же элемент таков: мы склонны быть помешаны на контроле и хотим всех контролировать. Мы хотим, чтобы все были иными. Раннее мы говорили о том, что у нас для мира так много превосходных советов, которые люди принимать не желают; откуда в нас эта склонность давать непрошенные советы? Откуда в нас склонность действительно расстраиваться по поводу других людей, потому что они делают именно то, чего мы от них не желали, или по-настоящему расстраивать из-за людей, которые даже вредят себе? Что там вредят вам – они предаются чрезвычайно саморазрушительному поведению!
Мы видим такое постоянно; люди с различными зависимостями, с саморазрушительным, губительным для самих себя поведением. Почему же при виде подобного поведения людей мы так расстраиваемся и так сердимся? Вы когда-нибудь задавались подобным вопросом?
Иногда, задаваясь этим вопросом, мы просто говорим: «Ладно, мне нужно просто перестать о них заботиться. Я прекращаю о них заботиться; изгоняю их из своей жизни; мне все равно!». Перестали ли вы на самом деле о них заботиться? Нет. Вы заменили привязанность гневом. Это все, чего вы добились; заботиться вы не перестали. Вы просто заменили привязанность гневом.
Итак, равностность – это еще один подход ко всему этому; подход, который, думаю, для нас полезен, потому что мы не особо способны контролировать то, что происходит с другими людьми, и в попытках это делать доводим себя до безумия – доводим себя до безумия гневом на других людей или беспокойством о них. Родители беспокоятся – разве это не прописано в трудовом договоре? И мы путаем беспокойство с любовью; думаем, что если мы о ком-то не беспокоимся, то этого человека не любим.
Я один раз заметила это со своей племянницей; ей, кажется, было года три или четыре, и она мне что-то диктовала – я за нее писала; и было примечательно, что в ее образе мышления «Я беспокоюсь о тебе», «Я люблю тебя» и «Я скучаю по тебе» были синонимами. Думаю, многим кажется так же: что если они не скучают по какому-то человеу, то и не любят его. Если их не терзает беспокойство и страх по поводу того, что с человеком случилось, это означает, что они его не любят. Есть ли у вас какие-нибудь подобные предположения – в мозгу, возможно, или где-то в уме? Не уверена, где это содержится, но может быть у вас есть подобные мысли: «Если я не беспокоюсь, то не люблю»; или если кто-то не беспокоится обо мне, значит он меня не любит; если кто-то по мне не скучает, значит он меня не любит. Мои близкие должны чахнуть без меня; все время, пока я нахожусь в ретрите, они должны скучать по мне, мечтать, чтобы я вернулся домой – именно так я узнаю, что они меня любят. Этого вы хотите?
Или, возможно, вы скучаете по ним? У нас бывало, что люди уезжали с ретритов, потому что скучали по своей семье. «Ох, мне так их не хватает». И вы тревожитесь о них – в духе «Я так беспокоюсь, я им нужна, им нужна я – не кто-то иной; они неспособны функционировать с другими людьми, им нужна я», верно? «Я нужен этому человеку, и потому обладаю ценностью».
Все это нечто весьма неприятное, правда – весь этот образ мышления. Когда мы думаем, что беспокойство – это признак любви, какие следствия это приносит нам и другим людям? Для нас самих это означает, что мы несчастны от беспокойства, когда не находимся рядом с другим человеком, и неспособны контролировать то, что с ним происходит; поэтому беспокойство во имя любви создает множество несчастий.
Я ребенок матери, которая беспокоилась; я еврейка – выбора нет! Ну, была еврейкой – я это преодолеваю, мой еврейский ген в последнее время не слишком хорошо функционирует [смех]. Я развиваю слишком много равностности. Тем не менее, ребенок матери, которая предавалась беспокойству. У скольких из вас матери предавались беспокойству? О да, вы знаете, каково это; это ужасно, правда? Совершенно ужасно; вам не кажется, что их беспокойство – это признак их любви; вам кажется, что их беспокойство – это признак попыток вас контролировать вас.
Но когда вы беспокоитесь о своих детях или о других родственниках, тогда вы чувствуете, что ваше беспокойство – это признак вашей любви и заботы о них. Вот так вот искаженно мы мыслим; наше мышление иногда довольно безумно.
Итак, у веры в то, что беспокойство свидетельствует о любви, есть определенные недостатки – как для нас, так и для другого человека. Что же до того, чтобы скучать о ком-то – к чему это вас ведет, если «скучать о ком-то» – это то же самое, что «любить кого-то», и если вы не скучаете о ком-то, то его не любите. Это оставляет вас в полной неудовлетворенности, потому что невозможно все время находиться с этими людьми. Это означает, что когда вы не рядом с людьми, то говорите себе: «Я не могу быть подлинно счастливым, потому что не с этим человеком; могу быть по-настоящему счастлив, только когда я нахожусь с этими конкретным числом людей» – обычно это пять человек или меньше, в зависимости от того, сколько у вас детей. Я могу быть счастливым, только когда нахожусь с этими людьми; когда я рядом с остальными семью миллиардами, счастлив я быть не могу, потому что скучаю по этим пятерым, или этим десятерым, или двоим, или одному.
Итак, для нас скучать по кому-то – то же, что и любить; это приводит к сильной неудовлетворенности, и нам становится очень сложно установить связь с остальными семью миллиардами, потому что мы говорим себе, что неспособны установить с ними контакт – нам нужно сидеть здесь и скучать по другому человеку. Странный у нас образ мышления, правда?
В некоторых культурах, если вы не впадаете в истерику, когда кто-то умирает, это означает, что вы его не любили; если вас не переполняет горе, если вы не кричите, не визжите, не бьете себя в грудь и не бросаетесь на могилу человека – значит, вы его не любили. Подобные представления также нас ограничивают; они создают причины для того, чтобы ощущать сильное чувство вины, когда нас не переполняет горе, когда мы просто принимаем естественный ход вещей. Затем мы думаем: «О нет, что-то я делаю не так; я такой плохой человек, я не в истерике, а должен бы истерить». Такое в моей семье тоже бывало.
Итак, эти представления о том, что означает любовь и что мы должны ощущать, если действительно кого-то любим, действительно влияют на нашу жизнь и на нашу способность испытывать подлинную любовь к другим. С буддийской точки зрения любовь просто означает, что вы хотите, чтобы кто-то испытывал счастье и причины счастья, вот и все. Это не означает, что вы беспокоитесь о ком-то; не означает, что вам нужно по кому-то скучать; не означает, что вы контролируете кого-то, потому что этот «кто-то» создает неблагую карму; не означает, что вам нужно осуждать людей, потому что они предаются губительному для самих себя поведению. Любовь просто означает, что вы желаете другим счастья и его причин. И такая любовь с буддийской точки зрения основывается на равностности; и поэтому здесь, в этом изложении четырех безмерных, а также когда мы выполняем медитацию для развития альтруизма, равностность идет первой, а не последней, потому что для того, чтобы подлинно зародить желание, чтобы кто-то обрел счастье и его причины, нам нужно освободиться от привязанности и гнева по отношению к этим существам – ведь если мы не свободны от привязанности и гнева, то будем предаваться тревоге за человека, беспокоиться о нем, скучать по нему, пытаться контролировать его, завладеть им; будем предаваться всем тем болезненным видам отношения к другим существам, при которых наш ум полон искаженных представлений. Это в значительной степени проистекает из нехватки равностности – то есть того, что привязанность, гнев и заблуждения управляют нашими умами.
Однако мы в каком-то смысле боимся равностности, потому что, как я уже говорила, боимся того, что равностность означает что мы просто привязанны, просто равнодушны, хотя смысл равностности не таков; или осуждаем себя, думая, что нам все равно, хотя на самом деле равностность – это здоровый способ относиться к другим очень уравновешенно, открыто и с приятием; думаю, хороша была бы определенная доля равностности к сами себе. Мы относимся к себе открыто, уравновешено, без осуждения, потому что столь часто быстро себя судим, и эта склонность к самоосуждению по-настоящему затрудняет подлинную любовь; ы не способны действительно любить себя, если постоянно полны негативных мыслей о самих себе – а если нам сложно заботиться о себе, хотя мы для себя дороже всего, нам будет очень сложно проявлять к другим столько же заботы, сколько мы проявляем по отношению к своему «я», потому что это «я» – наш главный объект забыты. Я говорю об обычных людях. Все, что мы обсуждали – идет ли речь о мозге или об уме – сводится к «я», правда же?
Равностность как состояние ума
Итак, что же тогда подразумевается под «равностностью»? Как взращивать чувство равностности?
Думаю, равностность – это чувство равной открытости сердца по отношению ко всем; состояние ума, свободное от цепляющейся привязанности, преувеличивающей чьи-либо благие качества; ум, свободный ото всех неблагих проекций или преувеличенных недостатков, которые мы приписываем другим людям, а также свободный от апатии – страусиного ума, который желает засунуть голову в песок и сказать: «Это уж слишком, мне просто все равно!». Итак, равностность – это способ сохранять открытость, не теряя форму, не выходя из нормы.
Каким же образом мы зарождаем это чувство равной открытости сердца, свободной от привязанности, гнева и апатии? Один из способов, которые преподаны в писаниях – понять, насколько изменчивы эти категории. В своей жизни мы видим, что человек, подаривший нам тысячу долларов, становится нашим другом. На следующий день он критикует нас, и становится нашим врагом. После этого мы теряем с ним связь – и он становится незнакомцем. Если это друг, мы к нему привязаны; если это враг – испытываем к нему враждебность, а если это незнакомец – оказываемся равнодушны.
Таким образом, эти категории друзей, врагов и незнакомцев могут очень быстро меняться. Если вы женаты или замужем, то знакомы с этим, правда? Сегодня человек может быть вашим лучшим другом, но на следующий день вы на него ужасно сердиты. Хотя приязнь и сохраняется как нечто, присутствующее в долгосрочной перспективе, в этот конкретный момент человек переходит из категории друзей в категорию врагов, и вы в этот момент ненавидите его сильнее, чем Усаму бен Ладена. Так ведь? Этот человек кажется гораздо более опасным, чем Усама бен Ладен или тот, кого вы в последнее время боитесь – не знаю, кто это сейчас. Раньше это был Джордж Буш. Сейчас это Пол Раян – или Карл Роув… опять?
Мы зарождаем по отношению к другим огромный страх. Не хочу намекать, что все здесь должны быть настроены против республиканцев – разве что большинство из вас. [смех] Нет, шучу, шучу! Много лет назад одна женщина подошла ко мне исказала: «Мне правда нравятся эти медитации на сострадании, но мне так сложно зарождать сострадание к республиканцам». Она действительно мучалась: «Как же зародить сострадание к республиканцам?». Другие люди спрашивают: «Как зародить сострадание к демократам?». Ответ на все эти вопросы – равностность, правда? Куда бы мы ни направляли свои проекции…
Итак, понимание того, что эти отношения чрезвычайно изменчивы, может помочь нам воспринимать их как нечто не столь фиксированное. Они изменчивы, они преходящи – особенно если вы размышляете о множестве жизней. Человек может быть вашим лучшим другом в одной жизни и злейшим врагом в другой. Говорят, что все мы были друг другу матерями, и что в прошлых жизнях мы состояли во всех возможных видах отношений; как, в свете этого, мы можем утверждать, что кто-то является подлинным другом, подлинным врагом или подлинным незнакомцем? В силу того, что отношения меняются в этой жизни, они определенно меняются и на протяжении множества рождений.
У меня был друг, который обожал Дхарму; затем он влюбился в женщину, которая также обожала Дхарму, и стал рассказывать мне, что они – родственные души – я говорила: «Постой-ка, но ведь это небуддийское понятие, у нас нет представления о постоянных душах, которые переходят из жизни в жизнь!». Довольно интересно, как привязанность может повлиять на наш ум. Когда вы к кому-то привязаны, то развиваете всевозможные ошибочные представления.
Медитация на критериях обозначения
Итак, один способ – это [размышления над] изменчивость отношений. Есть и другой способ, который мне кажется очень, очень эффективным; давайте я проведу краткую, на несколько минут, медитацию на нем. Некоторые из вас выполняли этот процесс прежде, но всегда полезно осуществить его вновь. Мы знаем, что склонны испытывать привязанность к друзьям, отторжение к врагам и апатию к незнакомцам. В данном случае родственники, к которым вы привязаны, оказываются в категории друзей, а люди, на которых вы сердитесь, отправляются в категорию врагов, даже если вы и не всегда на них сердиты, а сердитесь только прямо сейчас.
Итак, подумайте о ком-то, к кому вы испытываете сильную привязанность, о ком-то, кто является вам близким другом. Когда вы вспомните о конкретном человеке, спросите себя: почему я привязан к этому человеку? Что пробуждает привязанность к нему, нежелание с ним расставаться, желание всегда находиться рядом с ним?
Затем подумайте о ком-то, кто является для нас врагом – или ком-то, по отношению к кому мы испытываем сильную враждебность или неприязнь. Почему этот человек является моим «врагом»?
А затем подумайте о незнакомце – о ком-то, по отношению к кому вы испытываете некое безразличие или апатию, и спросите себя: «Почему я к этому человеку безразличен или равнодушен?»
Итак, вы привязаны к некоторым людям – почему? Что ответил ваш ум? «Я им нравлюсь, они меня любят» – что еще? Да, «они смеются над моими шутками». Что еще? «Они ставят мои нужды выше собственных».
Ах да, они популярны, их уважают, и они считают меня хорошим. «Они спасут или защитят меня». «Они наделены прекрасными качествами» – и так уж получилось, что это те качества , которые я ценю.
Что до людей, к которым вы испытываете враждебность или неприязнь – почему? «Они не делают того, чего я от них желаю»; «они навредили моему другу»; «они отрицают те качества, которые я ценю»; «они делают то, что я не одобряю». «Они критикуют меня» – это первый, главный пункт: они меня критикуют!
Что же до людей, к которым вы равнодушны – почему?
Участник 1: Во-первых, об этих людях вообще сложно думать, потому что мы привыкли их отметать. Нам сложно себя с ними соотносить. Скажем, кассирша – она не дает мне желаемого и не препятствует обретению мной желаемого.
Досточтимая Чодрон: Да, кассирша; она не дает мне желаемого и не отказывается дать, в чем я нуждаюсь – с ней у меня нет взаимодействия.
Участница 3: Из-за того, что я все время езжу на автобусе, я подумала: многие из этих людей – незнакомцы, но стоит кому-то из них сесть рядом со мной, громко жуя жвачку и издавая неприятный запах, как они станут врагами. Прежде чем я их не видела – разве что краем глаза – но стоит нам начать взаимодействовать – они мне улыбаются, спрашивают: «Как вы сегодня?» – хотя я их и не знаю, возникает позитивное чувство. Так что есть разные степени этой близости…
Досточтимая Чодрон: Да, и мы видим, что для того, чтобы быть совершенными незнакомцами, они не должны иметь особой с нами связи; не должны ни радовать, ни обижать нас – ведь стоит им нас порадовать или обидеть, как они в какой-то степени попадут либо в категорию друзей, либо в категорию врагов.
Какое же слово вы слышите в этой дискуссии? «Я», «мне» – все завязано на том, как эти люди относятся ко мне. Мы не можем быть непредвзяты, потому что всех сортируем; мы постоянно сортируем людей в категории друзей, врагов и незнакомцев. В зависимости от того, как человек с нами соотносится, даже в силу какой-то мелочи – например, он проходит рядом и от него плохо пахнет – мы вжик! и бросаем его в категорию врагов. Проходит мимо и пахнет приятно – помещаем в категорию друзей. Показывает мне, где лежит нужная мне зубная паста – о, оказывается в категории друзей; слишком занят с другим покупателем – отправляется в категорию врагов.
Это довольно интересно, правда – тот факт, что то, как люди со мной соотносятся, является основанием для различения друзей, врагов и незнакомцев. Однако когда мы смотрим на друзей, врагов и незнакомцев, мы не думаем о том, что они относятся к этим категориям потому, что мы их так различаем. Мы думаем, что они принадлежат к этим категориям, потому что является личностями определенного типа – со своей стороны, независимо от наших мыслей и независимо от того, как относятся к нам. Этот человек – нечестный, этот плохой, он такой и сякой – с собственной стороны; дело вовсе не в том, что они показали эту сторону своей личности именно мне. Речь о том, что они такие сами по себе.
Другой человек является столь же замечательным и фантастическим со своей стороны – именно так мы его воспринимаем; нам не кажется, что мы можем это контролировать, – воздействовать или влиять на то, как люди становятся для нас друзьями, врагами или незнакомцами, потому что друзья – это синоним хороших людей; враги – синоним плохих людей, а незнакомцы – синоним людей нейтральных. Они хороши с собственной стороны, но на самом деле мы обозначаем их как хороших из-за того, как они с нами соотносятся; обозначаем других людей как плохих в силу того, как они к нам относятся. То же и с людьми нейтральными.
Итак, когда мы встречаем каких-то людей, поначалу мы очень хорошо уживаемся. Затем они могут рассказать нам о каких-то людях, на которых сердятся, и мы проявляем настоящее понимание и проявляем поддержку, а сами рассказываем о людях, на которых сердиты мы. Они проявляют понимание, поддерживают нас и признают правомочность нашего гнева на кого-то. Таким образом мы воспринимаем друг друга как хороших людей. Однако стоит человеку показать свою сердитую сторону не кому-то иному, а нам, как мы бросаем его в корзину с врагами. Если человек демонстрировали свой гнев кому-то иному – особенно тем, кого мы не любим – то является настоящим другом: если ты ненавидишь тех же людей, что и я, мы по-настоящему хорошие друзья! Но стоит этому качеству гнева, присущему человеку, проявиться не по отношению к третьему лицу, а по отношению ко мне, как человек перестает быть хорошим и становится полностью дурным, правда?
Когда же кто-то, кто прежде был нашим врагом, кто грубо с нами обращался и был с нами зол или груб, встречается нам в иной ситуации – когда мы этого человека узнаем и он, вместо того чтобы проявлять по отношению к нам грубые качества, проявляет свои качества благие – тот же человек с теми же самыми качествами переходит в категорию друзей, к которым стоит испытывать привязанность. Когда же мы теряем как друзей, так и врагов из виду – или до того, как мы вообще с ними познакомились – они принадлежат к категории незнакомцев, категории людей, относительно которых «мне все равно».
Это очень занимательно – ведь мы считаем себя людьми рациональными! Рациональные ли мы люди? Мы полностью предвзяты, так ведь – на основе идеи о том, что «я самый важный во Вселенной человек, и то, как они ко мне относится, определяет, хорошие они или плохие»; хорошие они или плохие – это их самосущие качества, и потому, в силу того что это качество самосущее, все должны восринимать их так же, как и я. Когда кто-то говорит что-то хорошее о человеке, которым вам не нравится, чувствуете ли вы, как у вас поднимается температура, как напрягаются ваши мышцы? Чувствуете ли вы небольшой прилив гнева или ревности?
Вспомните о случае, когда кто-то хвалил того, кто вам не нравится. Ужасно было, правда? В духе «Как ты можешь говорить что-то хорошее об этом человеке?». Однако все обстояло так только потому, что наше мнение не разделялось и мы думали, что человек объективно плох, что он всем должен не нравится, а вот тот человек объективно хороший. «Разве вы не видите, что этот политик во всем хорош и все должны за него голосовать?»
И из-за этой предвзятости мы попадаем во множество затруднительных ситуаций. Мы попадаем во множество затруднительных ситуаций и впадаем во множество запутанных состояний ума, потому что когда мы привязаны к другим, наш ум лишен покоя. Мы цепляемся за них, боимся их потерять, хотим с ними быть, скучаем по ним, беспокоимся, что они не будут нас одобрять. Точно так же, как все знаем, мы несчастны, когда на кого-то сердимся. «Что они со мной сделают? Как мне этого не допустить?».
Когда же кто-то помещен в нейтральную категорию, мы просто отключаемся, и он становится для нас не более человечным, чем крышка от чашки; мы даже не думаем, что у человека есть чувства. Таковы настоящие проблемы, связанные с наличием привязанности, отторжения и апатии. Можно понять, почему равностность соответствует реальному уровню, на котором все существует. Итак, в своей медитации сегодня вечером – в ходе периода безмолвия – попытайтесь снова выполнить это маленькое упражнение, а также представьте, каково было бы чувствовать равностность по отношению к некоторым из людей, к которым вы привязаны; к некоторым из тех, к кому вы испытываете отторжение, и некоторым из тех, кого вы полностью игнорируете. Каково было бы ощущать по отношению к этим людям равную, основанную на открытости сердца заботу? Просто попытайтесь представить, каково это. Представьте, что устраняете всю систему, которую использовали, чтобы распределять людей по категориям; просто временно отключите ее и подумайте – когда думаете о ком угодно – что это существо, желающее счастья и не желающее страдать, и что в этом смысле все существа равны.
Итак, сколько-то помедитируйте над этим сегодня вечером и завтра утром. Теперь же мы посвятим заслуги.
Перевод и редакция – дост. Лобсанг Тенпа
